Читаем без скачивания Спокойных дней не будет. Книга IV. Пока смерть не разлучит - Виктория Ближевская

– Позвони в полицию и в Москву. Я останусь с ним.

Павел только и ждал этих слов, чтобы уйти и не видеть, как она улеглась рядом со своим мертвым возлюбленным и вложила пальцы в его холодную ладонь. Живой мужчина, лишенный права быть любимым, стиснул зубы и закрыл за собой дверь, оставив любовников наедине.

С приездом полиции ему пришлось одевать ее, как куклу. Соня была безучастна и молчалива, и оживилась лишь, когда он, как заботливая нянька, собрал ее волосы неловкими пальцами и долго возился с заколкой.

– Я сама.

– Расскажи им. Я не бельмеса на этом птичьем языке.

Черноглазый офицер слушал с подчеркнутым вниманием, что-то записывал, переспрашивал, взглядывая на неподвижное тело. Павел не понимал ни слова из ее рассказа и злился, потому что хотел услышать именно эти подробности, которые теперь знала итальянская полиция, а он, как личный телохранитель, не знал. Горничная замерла у двери, сложив руки на кремовом переднике, и лишь иногда подносила к носу сухой скомканный платок. Несколько раз Мария попыталась поймать его взгляд, но он с раздражением отвернулся, не настроенный на обмен невербальной информацией. В какой-то момент Соня подозвала его, он подошел и стал отвечать на вопросы, которые задавал офицер. Соня переводила и крепко держала его за руку, как будто от этого его свидетельство становилось более значимым. Наконец, допрос прекратился, и женщина выронила его ладонь, разрывая связь.

– Я позвонил Розе, – негромко сказал он в обращенный к нему затылок с небрежно заколотыми черными кудрями.

– О, господи! – выдохнула она и ничего не спросила.

И он вдруг вспыхнул злостью на этот инфантилизм, на жертвенную трусость не знать, что сказали на другом конце мира.

– Она интересовалась тобой.

– Я не хочу это слушать.

– Тебе придется!

Он повысил голос, и офицер поднял голову от бумаг и с удивлением посмотрел на этих странных русских.

– Она переживает за тебя.

– Она заплакала, когда ты сказал? – Соня пропустила его слова мимо ушей, одержимая одной мыслью, но он промолчал. – Она много лет не любит его.

– Она любит тебя и жалеет.

– Ты ничего в этом не смыслишь, Павлик. Он ушел от нее ко мне. С чего ей жалеть меня?

– Ты дура! – Он с садистским удовольствием растянул букву «у», как будто отомстил ей за недавний безответственный поцелуй. – Она растила тебя, как дочь. И оттого, что ты оказалась неблагодарной тварью, ее любовь к тебе меньше не стала.

– Если бы она любила его…

– Их отношения тебя не касаются. Семейная жизнь – не праздник каждый день. Просто ты в своем эгоизме ничего об этом не знаешь.

– Заткнись! – Они оборвали перепалку, натолкнувшись на недоумевающий взгляд полицейского, и Соня неожиданно рассмеялась. – Он решил, что мы любовники.

– Еще чего!

В своем презрении друг к другу они были единодушны и напряженно замолчали, стараясь не встречаться глазами.

Когда офицер в сопровождении Марии ушел, Соня вновь улеглась на кровать, но Павел, ни слова не говоря, сгреб ее в охапку и выставил из спальни, безапелляционным тоном заявив, что теперь ей здесь делать нечего, и она должна переселиться в одну из комнат вплоть до отправки тела Ильи на родину. Он ждал слез, истерики, всего, чего угодно, но она безропотно подчинилась и, забравшись под одеяло в гостевой спальне, свернулась на подушке и закрыла глаза, потеряв силы и желание спорить. Мужчина остался стоять посреди комнаты, размышляя, надо ли повторить инструкции или искать слова утешения, которые никак ему не давались.

– Соня, – нерешительно начал он, но она неожиданно подняла голову и посмотрела на него осмысленным взглядом, – тебе надо собраться. Времени мало. Самолет будет вечером.

– Это исключено. – Она не сводила с него внимательных, почти черных глаз. – Я не вернусь.

– Твой долг похоронить его.

– Нет.

– Ты не можешь так обойтись с ним, со всеми.

– Его нет, а на остальных мне плевать.

– Ты пожалеешь.

– Может быть… позже… когда-нибудь…

– Тебя не поймут.

– А если я приеду с его телом – меня поймут?

Представить появление Сони у гроба Ильи в окружении родных Павел не смог. Он исчерпал аргументы и просто торчал посреди комнаты, как истукан, уронив руки вдоль тела. Она вздохнула и прикрыла лицо локтем.

– Делай, что положено.

– Если ты не поедешь, я тоже останусь, – подвел итог он и вышел, в сердцах хлопнув дверью.

– К чему такие жертвы? – истерически крикнула она ему вслед и, не получив ответа, натянула на голову одеяло и снова заплакала от жалости к себе.

Павел надеялся уговорить ее до последнего часа, но его подходы оказались безрезультатными. Там, где Илье достаточно было чуть изменить интонацию или нахмуриться, другим требовались дни уговоров без какой-либо гарантии на успех. Соня была непреклонна и почти спокойна, если не считать следов слез на измученном лице. По дому ходили чужие люди, она прислушивалась к шагам и вздыхала, догадываясь о цели этих непрошеных визитов. Наконец он сделал последнюю попытку.

– Соня, машина через полчаса уходит. Ты можешь попрощаться.

– Я не могу.

– Я не спрашиваю тебя, можешь ли ты!

Он извлек ее из кровати, как больного ребенка, и, подчиняясь силе, она покорно поплелась за ним, но на пороге спальни остановилась. Посреди комнаты царствовал гроб.

– Это же неправда, что он умер? – В ее распахнутых глазах стояли слезы. – Он вчера пообещал… поклялся…

– Иди! – Павел подтолкнул ее и остался в коридоре, закрывая собой дверной проем от любопытных глаз. – У тебя мало времени.

Соня склонилась над лежащим телом, всмотрелась в знакомые черты, которые лишь отдаленно напоминали Илью. Даже во сне у него не было такого сурового и отрешенного лица. В белом шелке траурной обивки лежал другой человек. Даже не человек – оболочка, которую она не узнавала и которой должна была что-то сказать на прощанье.

– Я тебя люблю, – тихо объявила она и не поверила себе.

И человек со сжатыми губами, заострившимся носом и хмурыми бровями тоже не поверил. Скрещенные на груди руки словно отгораживали его от всего мира и от ее чувств.

– Я не знаю, как жить без тебя.

Без того, которого еще вчера целовала на извилистых улочках Агридженто, которому ночью пообещала вечную любовь. Любовь до гроба. Как накаркала.

– Прости меня!

Слезы снова прорвали плотину, и она не стала удерживать их. Сквозь мутную пелену лицо лежащего человека расплывалось, было не таким жестким и чужим. Она склонилась ниже, рассматривая пиджак, застегнутый на все пуговицы, запонку в манжете белой рубашки, строгий рисунок галстука, и стала представлять, как через два дня возле могилы соберутся родственники и друзья, партнеры и коллеги. И только у нее есть эти несколько минут… И больше ничего. Ни места, куда принести цветы, ни сочувствия окружающих.

В конце концов, она перестала плакать и просто закрыла глаза в ожидании, когда Павел освободит ее от необходимости мучиться своей потерей в присутствии незнакомого тела, потерявшего дорогую ей душу. И когда он подошел и взял ее за плечо, она поспешно отступила, уткнулась в него носом и с облегчением вздохнула.

– Увези меня в горы.

– Ты не передумала лететь? Они сейчас уезжают.

– Увези.

Он сомневался в ее способности принимать решения, в этом бездушном прощании с телом, в бегстве от реальности, которое она выбрала. Возможно, спустя несколько часов, или дней, или даже недель она пожалеет, что не полетела в Москву, и устроит ему скандал, почему он не настоял, и он снова окажется крайним, но уже ничего нельзя будет изменить.

– Только скажи, и я поверну к самолету.

– Не смей думать, что я спятила.

Она забралась на пассажирское кресло с ногами, и он, неодобрительно покачав головой, не стал призывать ее к порядку. Он катал ее по горным дорогам, пока свет окончательно не растворился в море, а Соня смотрела за окно и задавала ничего не значащие вопросы, как будто день был обычным, серым, непримечательным, и пыльный катафалк не петлял между скал, навсегда увозя ее надежды с острова дьявола.

Перед сном Павел принес успокоительное и отечески погладил ее по голове.

– Скоро станет легче.

Соня отстранилась от этой неуместной ласки и подмяла под себя вторую подушку. Он заботливо укрыл ее плечи одеялом и неплотно прикрыл дверь. В коридоре уже дежурило кресло, в котором он намеревался провести ночь, чтобы пресечь любые глупости с ее стороны. Но через несколько минут она провалилась в сон, и он вытянул ноги и устроился удобнее, карауля наступление утра.

Весь следующий день телефон в доме не умолкал, но Соня не ответила ни на один звонок, сбежав в библиотеку с толстой книжкой на коленях. Страницы были испещрены почти идеальными столбиками четверостиший, но взгляд женщины чаще погружался в море, чем в стихи. Павел выдернул с полки первую попавшуюся книгу в аскетичном переплете и теперь мучился от злости, перелистывая главы «Маленького принца», которого ненавидел еще со школы. Почему под руку попался именно Экзюпери, он не знал и не желал видеть в этом ничего символичного. Но избавиться от него тоже не решался и, в конце концов, успокоился, раскрыв повесть ровно посередине и не перевернув в последующие несколько часов ни единой страницы.